В театре им. Волкова поставлена пьеса И. Назарова и М. Хардина «Сестры Федоровы». Пьеса пользуется успехом у ярославцев. Есть в ней что-то подкупающее, хорошее. Она написана не языком наспех составленных резолюций, как их первая пьеса «Город на Волге», а просто, по-человечески. Простота, правда, иногда граничит с опрощенностью, а человечность порой оборачивается серой повседневностью, но есть в пьесе своя лирика, поэтичность — увы! — довольно еще неглубокая и зыбкая.
У авторов были очень хорошие намерения. Им хотелось написать пьесу о моральной чистоте советского человека, о мнимо романтическом отношении к жизни— легкомысленном и бескрылом по сути дела (что нередко наблюдается в среде нашей молодежи), о хорошей, искренней любви, о честности и прямоте, о призвании в жизни, — словом, познакомить нас с интересным и в искусстве до сих пор мало изученным миром — миром советского молодого человека. Не все удалось авторам, потому что характеры людей пьесы неглубоки, а некоторые едва намечены пунктиром; так сказать, план человека, но не самый человек. Однако авторы не хотят перебивать своих героев, говорить за них. И эта сдержанность — их лучшее достоинство.
Самый обиженный авторами человек в пьесе — старшая из сестер Федоровых, Саша. О ее душевном мире мы почти ничего не узнаем, хотя нас всячески хотят уверить, что это — серьезный, вдумчивый человек, не то, что ее младшая сестра Дуся, которая думает прежде всего о радости и наслаждении, окрашивает все в розовые тона. Жизнь прекрасна. Нет никаких трудностей, а если есть, лучше их обходить. Все в жизни хорошо. Жить надо, жить! Эта мелкая «философия» обнажается убедительно, без сентенций и восклицательных знаков. Дуся получает от жизни по заслугам: она дает ей любовь Кондратьева, эгоиста, себялюбца и пошляка, который быстро старается «ликвидировать» очередное увлечение. Опустошенная, оскорбленная, но многое понявшая, возвращается Дуся домой в конце пьесы.
Роль Кондратьева превосходно сыграл артист Ромоданов: без нажима, без мелодраматических подчеркиваний. Портрет культурного пошляка, если так можно выразиться, исполнен вполне законченно и строго. Актеру здесь на помощь пришли драматурги. Образ Кондратьева — один из удачнейших в пьесе. Этого нельзя сказать о Дусе и влюбленном в нее Макаре, которого нам рекомендуют как человека скромного, талантливого (он пишет хороший роман), образованного, хорошо знающего жизнь. Артистам Магницкой и Мосягину много труда пришлось положить на то, чтобы реализовать намеки, заставить зрителя поверить, что Дуся и Макар таковы, какими они рисуются воображению авторов. Это почти удается, в особенности там, где нет сентиментальности (а в I акте Магницкая ею злоупотребляет), где есть стремление заставить мыслить своего героя (чего не хватает иногда Мосягину, пытающемуся «отыграться» на добродушии и непосредственности Макара).
Совсем безнадежным кажется положение исполнительницы роли Саши — молодой артистки Аверичевой. Драматурги заставляли Сашу бродить по сцене и по всякому поводу длинно и скучно резонерствовать: так нехорошо и этак не годится. Пила, настоящая пила, как в шутку называет ее Дуся. В пьесе это не в шутку. Лишь в последней картине Саша как бы оживает, у нее появляются поступки, свои чувства. К чести Аверичевой нужно признать, что она сумела вдохнуть жизнь даже в эту схему, заставить полюбить Сашу. Если бы ей хоть немного помогли драматурги!
Подлинный герой спектакля — режиссер Оршанский. Для него это был дебют, дипломная работа. Часть коллектива театра (и довольно большая) была против работы над пьесой со столькими недостатками и слабостями. Режиссер поверил в пьесу. Он увидел в ней то, чего не замечали ее противники: искренность, совсем не сладенькую лирику, черты характера (правда, только черты) молодого советского человека. Усилия режиссера не пропали даром. Он создал по-настоящему лирический и интимный спектакль, строгий и, за исключением двух-трех минутных эпизодов, совсем не сладкий. Все в нем выверено, продумано, вплоть до безделушек на столике в комнате сестер Федоровых.
Стихия театрального импрессионизма близка режиссеру, но он не повторяет старое, не копирует какие-то образцы, а воспроизводит все это вполне самостоятельно и убежденно.
Итак, драматурги, режиссеры, актеры добились какого-то успеха. Правда, такой успех недолговечен: произведение, созданное ими, неглубоко, оно умиляет и радует, но не очень волнует. Однако, если эта незрелость будет выдаваться за молодость, то она быстро обернется преждевременной старостью.
Ю. КАЛАШНИКОВ (журнал «Театр»)