Пресса
Маргарита Ваняшова
о спектакле "Штурманы грядущих бурь"
Небрежно раскинут охотничий бивуак. Сух и по-осеннему звонок березовый лес над Солоницей. Неярко тлеет костерок. Здесь, на ярославской земле пытается найти отдых и покой поэт Николай Некрасов. Он лежит на траве, под березами, подложив руку под голову, думает об удивительных людях, с которыми свела его судьба, о тех, кого назвал он своими учителями... Они принадлежали к особой породе людей, их отличало высокое служение Отечеству. Эти люди встают в памяти Некрасова живыми, одухотворенными. Чернышевский с его мудрой, философской прозорливостью... Резкий, кипящий ум Добролюбова... Светлый талант Михайлова... В каждом из них поэта восхищает обостренное чувство правды. Думает он и о других — измученных трудом, задавленных бесправием, отчаявшихся барских крестьянах. И его мысли, раздумья как бы материализуются в конкретные события, картины жизни...
Так открывается нам мир Некрасова и его современников в спектакле Ярославского театра имени Федора Волкова «Штурманы грядущих бурь». Драматическую поэму о Некрасове написал ярославец, в прошлом актер театра, затем — писатель Н. Север.
Сценическую редакцию пьесы и ее постановку осуществил Ф. Шишигин. Это не первый спектакль режиссера, посвященный людям русского искусства. В Воронеже и сегодня помнят поставленного им «Алексея Кольцова», в Ярославле — «Федора Волкова».
Всего несколько лет из жизни Некрасова проходят перед нами. Но какое множество событий — трагических, сложных, мучительных, могучих! Безвременно умирает Добролюбов. Схвачен жандармами Чернышевский. В сибирской каторге поэт Михайлов. Царское правительство приостанавливает выпуск «Современника» на восемь месяцев. Почти год молчания — «замок на устах»... Какое нужно чувство жизни, какая вера в победу своих идей, чтобы не предаться отчаянию!
В первых эпизодах спектакля мы увидим Некрасова — В. Салопова (так фамилия актёра писалась ранее - ред. сайта), застигнутого бедой. Тесно, душно некрасовской музе... Только на ярославской земле становится поэт самим собой.
...Худой, большеглазый мальчонка в грубой посконной рубахе, подпасок лет десяти, доверчиво подходит к костру, подбрасывает дровишки, изумляется невиданному угощению — хлебу с салом, радуется разрешению «пальнуть» из двустволки. У него почерневшее от голода лицо и — чистые, словно лесной росой промытые, синие глаза!.. Есть нечто знаменательное в этой встрече Некрасова с крестьянским сыном Федей Голодухиным (Т. Позднякова). Нехитрый разговор с мальчиком, искренность и безоглядная правдивость, радостная простота и недетская тревога Феди разрушат дотла поселившуюся было в Некрасове хандру. Подпасок до земли поклонится поэту, и тогда, не сдерживая слез, отчаянно обнимет Некрасова старый его приятель, крестьянин Иван Голодухин (Ю. Рычков)...
Стихи Некрасова рождаются в общении с людьми, в разговоре с мужиками. В стихах этих — неистовое сердце поэта, исступленная жажда счастья, свободной жизни, простора. Они резким диссонансом врываются в мир хрупких берез, давая ощутить тревогу поэта, невозможность для него хотя бы минуту быть спокойным, когда рядом нет и не может быть счастья для других, когда рядом столько «ликующих, праздноболтающих, обагряющих руки в крови»!
В Некрасове, каким играет его Салопов, отчетливо ощутимы принципиальность и сердечная доверчивость, умение тонко чувствовать настроение собеседника, простота и достоверность. А за этой внешней сдержанностью, обычностью — «сердце, раненное на всю жизнь». Его учащенный ритм слышится нам и когда мы видим Некрасова с охотничьим ружьем за спиной, в высоких болотных сапогах, и на петербургской улице в крылатке и цилиндре, и в Английском клубе, в строгом фраке и ослепительно белой манишке...
Гневен становится Некрасов, когда видит уродства жизни. Небольшой эпизод — встреча на Солонице с помещиком Обресковым {С. Ромоданов). Кажется, спокойно течет беседа: «Старые знакомые, только давненько не виделись. Я Алексею Сергеевичу Некрасову сыном буду...» И как взорвется яростью Некрасов — Салопов, когда за приглаженной и напомаженной внешностью помещика, за разглагольствованиями об искусстве, о крепостном театре проглянут собственническое нутро, крепостническая суть этого человека.
...Медленно плывут, кружатся в легкой дымке березы (художник Э. Фрорип), повертывая время вспять, возвращая поэта в Петербург 1859 года.
— Что же это такое? — размеренно спрашивает поэта искусный политикан, шеф третьего отделения граф Шувалов, читая некрасовские стихи «Вчерашний день, часу в шестом». Муза дворянина оказывается в ближайшем родстве с темной, грязной деревенской бабой, которую и пороли-то, наверное, не напрасно!
Шувалов — В. Нельский все так же, наизусть, сонно-насмешливо прочтет Фета, проницательно взглянет на Некрасова, усмехнется иронически: «Да-с, с уходом Пушкина оскудел наш российский Парнас! Кто теперь пишет стихи? В большинстве своем те, кто приносит с собой в благоухающую поэзию мужицкую да бурсацкую вонь...», — и брезгливо поморщится...
От Некрасова ждут «благонамеренности и благоразумия». Услужливо-грубоватый полковник Ракеев — ф. Раздьяконов напомнит пушкинские строки: «Не для житейского волненья, не для корысти, не для битв...» Однако Некрасов дерзко прочтет своего Пушкина, который в «жестокий век восславил... свободу и милость к падшим призывал». Затем уйдет, сухо поклонившись... Уйдет, не подозревая, что уже началась жестокая охота за Чернышевским, Добролюбовым, Михайловым.
В самом центре борьбы оказывается некрасовский «Современник». Сотрудники журнала — это крепкая, дружная семья, в которой беда, случившаяся с одним, хватает за сердце каждого, общая боль становится глубоко личной. Здесь тоже идут споры — споры о подлинной и мнимой народности, о художественной и критической зоркости в искусстве, о таланте и талантливости, о мужестве, о том, как иногда бывает страшно драться не с врагами, а с друзьями, вчерашними единомышленниками. Точная, умелая режиссура Шишигина узнается не только в экспрессии решения народных сцен, но и в передаче напряженности политических, философских, эстетических споров.
«Так глубоко ненавижу, так бескорыстно люблю!» — режиссер глубоко раскрывает эту главнейшую особенность жизни и творчества Некрасова, объединяющую вокруг него соратников. «Питая ненавистью грудь» ко всему низкому, пагубному, к крепостничеству, либеральничанью, бездействию, они, «штурманы грядущих бурь», «проповедуют любовь» к добру, правде, не таясь, заявляют о своей приверженности к идеям революционной демократии.
Мечта о революции владеет двумя давними друзьями — Добролюбовым (А. Пешков) и Михайловым (Л. Бутенин). Поэт и революционер, политик, исследователь, человек отчаянной смелости и отваги — таков Михаил Михайлов. Он упоен борьбой за будущее. Он практик революции, один из тех, кто ведет революционную агитацию, исповедует идеи Герцена... Горит на столе зеленая лампа, и негромко, словно неутоленная боль души, звучит песня друзей: «Как дело измены, как совесть тирана...», перекликаясь с лейтмотивом всего спектакля: «Буря бы грянула, что ли!»...
Внешне друзья спокойны, но внутри, в их душах — поистине бушует пламя огромной силы, придавая им обоим твердость, стойкость, мужество. Как факел, загорается и вспыхивает в беседах Добролюбов. С кем бы ни говорил он — с Некрасовым, Чернышевским или Панаевой (Т. Канунникова) — его открытость, искренность, юношеская дерзость революционера, любовь к людям очевидны и неизменно привлекательны.
Идейной убежденностью, значительностью натуры отличается созданный С. Тихоновым образ Чернышевского. Отдельные реплики его настолько емки, насыщены вольными мыслями, что определяют собой звучание всего эпизода.
Большая дружба связывает Некрасова и Тургенева, но как много в ней крутых перепадов, как порой мучительны размышления редактора «Современника» о своем друге! Нет, не мелкие, личные ссоры приводят их к разрыву, а прежде всего — различные взгляды на роль и назначение искусства в обществе, на призвание поэта, художника. Об этом говорит вся логика сценического повествования, поведения героев спектакля. Отречение Тургенева от добролюбовской статьи с тревогой и болью воспринимается Некрасовым, Чернышевским. «Талантлив и талантлив неимоверно, — говорит Чернышевский о Тургеневе. — Но... Поэтический дар сам по себе никогда еще не спасал от досадных и порой непоправимых ошибок!» В многозначительном молчании Чернышевского — С. Тихонова после этой реплики угадывается определяющее: художник должен обладать способностью к восприятию и утверждению передовых стремлений века. Нужна идейная убежденность. Одного таланта еще недостаточно.
Думается, что вся эта коллизия могла бы прозвучать в спектакле с еще большим драматизмом, с еще большей впечатляющей силой при более совершенном исполнении роли Тургенева. Ю. Подсолонко, как нам кажется, образ Тургенева видит несколько односторонне, человеком излишне спокойным, чуждым творческих мук, любителем беспечности и покоя... Между тем, хорошо известно, что и личность и судьба Тургенева были исполнены драматизма. Более точное решение образа Тургенева помогло бы сильнее ощутить твердость и мужество Некрасова, решительно порывающего с позицией Тургенева, чтобы примкнуть к лагерю Чернышевского, революционных демократов.
Сумрачная усмешка слабо осветит лицо Некрасова, вызванного в жандармское управление. Некрасов будет вежливо корректен с Шуваловым, Ракеевым, образцово выдержанным, даже покорно послушным. Но это тонкое искусство дипломатического разговора не обманет нас, и мы почувствуем, как страстно хочется мятежному поэту бросить в лицо «голубым мундирам» слова суровой правды. Не сдался, не покорился поэт царским жандармам! Не сложил оружие, несмотря на болезнь, недомогание.
...Вот Некрасов встает с диванчика у камина. Старчески шаркающая походка, стоптанные туфли, домашний халат... Но и теперь в этом невзрачном на вид человеке ощутимы несгибаемая воля, острый критический ум. Да, это по-прежнему человек решительный и сильный, в ком постоянно идет напряженная душевная работа... Вновь в синей дымке возникает строй берез. Встреча с мужиками на берегах Солоницы — «семь временно обязанных Подтянутой губернии, Пустопорожней волости» — рождает в нем замысел великой народной поэмы «Кому на Руси жить хорошо». Верность правде жизни вдохновляет Некрасова на новый труд.
«Штурманы грядущих бурь» — спектакль глубоко прочувствованный постановщиком. Очевидно, поэтому он и звучит как страстный, поэтичный, захватывающий своей эмоциональностью монолог режис- сера-публициста.
Разумеется, не все в спектакле заслуживает безоговорочно высокой оценки. Его недостатки идут частично от драматургии — на этот счет можно отнести поверхностность, цитатность решения отдельных эпизодов, — частично от актерского исполнения: на наш взгляд, работа А. Пешкова над ролью Добролюбова, Т. Канунниковой над ролью Панаевой могли бы обрести большую глубину и сложность.
Широкая картина русской жизни, поэтический рассказ о народных заступниках, о людях удивительных биографий, могучих, волевых характеров не оставляют зрителей равнодушными. Политическая борьба, которую вели революционеры-демократы, была истинным подвигом. И в спектакле «Штурманы грядущих бурь» не может не захватить атмосфера самоотверженности, бескорыстия, чистоты помыслов героев, высокой гражданственности.
Театральная жизнь, 1972, №7