Шекспировский накал страстей
15 марта – день премьеры в театре имени Волкова. Зрителям впервые будет представлен спектакль «Детоубийца».
Всё, что ни происходит в российской истории, сохраняет свою актуальность на веки вечные. Гулкое эхо гуляет по русским столетьям. И не то чтобы тянуло немедленно примерять происходящее в пьесе Фридриха Горенштейна «Детоубийца» к текущим событиям. Но можно довольно уверенно предполагать: и драма о событиях Петровского времени, и спектакль – они о нас, о нашем извечном отношении к жизни и смерти, свободе и рабству, власти и Богу. Не ради событийной информации мы идём в театр (как там Пётр рубил головы и сажал на кол, и что у него случилось с сыном Алексеем), а чтобы опознать и изжить старинные и довольно-таки запущенные национальные комплексы.
На сей раз театр сделал всё, чтобы новый спектакль стал самой настоящей сенсацией. Пьеса посвящена одному из самых болевых узлов истории. Почему-то чуть ли не у каждого тирана – от Ивана Грозного до Иосифа Сталина – сложно складываются отношения с его старшим сыном. Пётр Великий не исключение. И шекспировский накал страстей в постановке обеспечен положенным в её основу сюжетом душераздирающего свойства.
Пьесу написал Фридрих Горенштейн – один из крупнейших современных писателей. Само его имя вызывает душевные спазмы у дежурных патриотов, но попробуйте-ка что-нибудь возразить ему по существу, когда Горенштейн произносит свои истины неприятного свойства! Это писатель, который тревожит душу, будоражит, заставляет, простите за банальность, думать. В последнее время снова громко кричат: «Не дадим очернять наше славное прошлое!» Снова из истории хотят сделать дешёвую олеографическую картинку «От победы к победе». На этом фоне решение театра обратиться к невыдуманным драмам и конфликтам, всерьез поразмыслить о нашем прошлом без скидок на духовное малолетство иных зрителей выглядит вовсе не конъюнктурно, а потому вызывает особый интерес.
Поставил спектакль Станислав Таюшев. Этот режиссёр давно знаком ярославским любителям театра своими постановками 80-х годов на сцене Театра юного зрителя. Помните: «Мастер и Маргарита», «Мельница счастья», «Ремонт», «Дракон»?.. Таюшев всегда тяготел к проблемному спектаклю, соединяющему яркую зрелищность с интеллектуальным посылом, с хорошей культурной оснасткой. Целых семь лет мы не видели в Ярославле новых постановок Таюшева. И вот новая встреча. Какой она станет? Что принесет? Что увидим мы на сцене: историческую трагедию или, может, историческую мелодраму, трагифарс?
Я побывал на репетиции и кое-какие впечатления унёс. Отправляясь в театр, я внутренне недоумевал: как вообще поставить такую пьесу – огромную, полную мрака и ужаса? Всё необычно в новом спектакле. Декорация. Феликс Раздьяконов в роли Петра. Игорь Баранов из ТЮЗа в роли Толстого. Непривычным оказалось и то глубокое и острое чувство, которое вызывала сценическая иллюзия...
От репетиции до премьеры путь, однако, немалый. Поэтому о спектакле сейчас говорить еще рано. Есть немало предпосылок, чтобы он стал событием в театральной жизни Ярославля. А вот случится ли это? Давайте посмотрим вместе.
Евгений ЕРМОЛИН
«Северный край», 1996, 14 марта
Феликс Раздьяконов: «Страдал за Отечество, желая ему пользы»
Даже постоянные подписчики журнала «Юность» вряд ли теперь помнят, что Фридрих Горенштейн дебютировал там в середине 60-х рассказом «Дом с башенкой». Та публикация так и осталась для писателя первой и единственной в Советском Союзе. Закончив вольным слушателем Высшие сценарные курсы, он зарабатывал себе на пропитание в кино – его имя есть в титрах «Соляриса» А. Тарковского, мелодрамы Н. Михалкова “Раба любви». Печатался Горенштейн в парижском «Континенте», в нашумевшем альманахе «Метрополь».
В 1979 году в Берлине вышел в свет его роман «Искупление». Западноберлинская академия объявила его почетным членом и пригласила на родину Гёте и Шиллера погостить. Он хотел выехать с советским паспортом именно по приглашению и ненадолго, но визы не получил. Тогда в 1980 году Горенштейн уехал в Германию навсегда. С тех пор в Европе вышло около двух десятков его рассказов, пьес, романов.
Недавно в московском издательстве «Слово» опубликована историческая драма Горенштейна об императоре Петре I и его сыне царевиче Алексее «Детоубийца». Вчера на сцене Российского театра драмы имени Ф. Г. Волкова состоялась её премьера.
Накануне мы заглянули в гримировочную исполнителя заглавной роли народного артиста России Раздьяконова узнать, как ему живётся-дышится в эти горячие деньки. «Настроение уже премьерное. Страха, азарта, нетерпения – всего вдосталь. Только вот неуверенности, признаюсь вам, не испытываю», – ответил Феликс Иннокентьевич и с ходу одарил таким монологом:
– Пётр – диктатор? Ну куда же от этого денешься? Своей рукой вписывал в «Уложение» статьи о «допросах с пристрастием». Закон выпустил о смертной казни «пишущим взаперти» – так боролся он с подметными письмами. Ах, если бы всё в этом человеке легко можно было бы объяснить с точки зрения обыденной логики. Моё уважение вызывает его необыкновенная преданность Отечеству. Он может простить своим подданным всё, даже казнокрадство, но не измену державным интересам. В Алексее, старшем сыне, хочет он видеть – да, наследника, по-отцовски жалеет его, понимая, что корень зла в том, что за царевичем та, старая, сермяжная, по ступицу застрявшая в непролазной грязи Россия, которой он, Пётр, бросил вызов всею своею жизнью. «Страдаю, – говорил он, – а всё за Отечество, желая ему пользы. Враги делают мне пакости демонские, труден разбор невинности моей, кому это дело неизвестно. Бог видит правду». Этот призыв самодержца к небу мне особенно важен – актёр ведь всегда адвокат своего героя...
Режиссер-постановщик спектакля Станислав Таюшев, сценография и костюмы Елены Сенатовой, музыкальное оформление Владимира Селютина. На сцену в первых премьерных спектаклях выйдут актёры всех поколений. В роли царевича Алексея – Владимир Балашов и Вадим Романов. Зрители увидели в спектакле Татьяну Иванову (императрица Екатерина Алексеевна), Татьяну Гладенко (Афросиния), Наталию Терентьеву (герцогиня Австрийская). Сергею Куценко поручены две роли – странника-богомола Михайло и шута, а по совместительству палача Феофилакта. На роль шефа тайной полиции Толстого приглашен артист ТЮЗа Игорь Баранов.
Юлиан НАДЕЖДИН
«Северный край», 1996, 16 марта
Власть отвратительна, как рука Брадобрея
Обсуждаем премьеру спектакля «Детоубийца» в Волковском театре
Новый спектакль театра имени Ф. Г. Волкова «Детоубийца» (режиссер С. Таюшев) по одноименной пьесе Ф. Горенштейна вызвал многочисленные и противоречивые отклики зрителей. На днях секция критики ярославской организации Союза театральных деятелей провела «круглый стол». Наиболее интересные фрагменты обсуждения спектакля мы и хотим предложить вашему вниманию.
Маргарита ВАНЯШОВА, доктор филологических наук: Стал ли спектакль «Детоубийца» сенсацией? И что нового привнес театр в наше понимание истории и судьбы России? «Историческая драма» – жанр, заявленный театром. Однако «историческая» ли? «Драма» ли?
Название «Детоубийца» – хотим мы этого или нет – обращает нас к мифу, на котором укоренена история России. Это миф о вечном детоубийстве и отцеубийстве. В России, заметил выдающийся русский философ В. С. Соловьев, миф этот осуществляется перманентно и с особой жестокостью. Сыновья яростно спешат сбросить на свалку прах отцов, перевернуть историю роковым образом, а отцы чувствуют смертельную угрозу со стороны детей, в которых не видят наследников, и, в свою очередь, приговаривают их к смерти. Вся история России до предела наполнена кровавыми драмами... Но вот вопрос: выходит ли театр за пределы частных взаимоотношений отца и сына, достигает ли метафизических прозрений? Дает ли зрителю неведомое ему откровение?
Андрей АЛЕКСЕЕВ, студент: Спектакль перегружен. В нем отсутствует позиция режиссера. Появляются и тут же исчезают графы, герцоги, герцогини и их слуги, создающие на сцене суету «массовки». Царевич Алексей страшен и неестествен, смена его настроений груба и наигранна.
Кирилл САПЕГИН, студент: Театр – детище, любимое и гонимое народом и интеллигенцией, – убит. Мне подчас кажется, что Волковский умер – за «декамеронами», пошлостью, псевдозлободневностью и «new-rus» словечками. «Детоубийца» совсем иное – русский припадок бессилия, мольба искусства остаться искусством. Нервы зрителей содрогнулись и, может быть, затосковали по «исконной душе», зашарили в области сердца: «А русские ли мы?.. А не продались ли «марингофам»?»
Птичка в клетке – банальность. Скучно. Сама судьба, призрак замка Эльсинор мстят Петру за убийство отца духовного – души славянской... Фридрих Горенштейн, правда, в своих романах частенько убивал маленьких детей, да еще с библейским подтекстом («Псалом»). Богородица, убивающая младенца? Чушь!..
Лица опустошены и мертвы. Спектакль-убийца отбирает последнюю энергию зала. Труппа доставляет в реанимацию бывшие трупы исторической драмы. Но кому интересен урок исторической анатомии с посмертными масками?..
М. ВАНЯШОВА: До недавнего времени историческим эталоном оставался Петр Великий в зените его незыблемой славы, имперский преобразователь, «академик, герой, мореплаватель, плотник» с его «всеобъемлющей душой», вечный работник, на троне по характеристике Пушкина.
Официальная позиция, впрочем, давно пересмотрена. Здесь, в спектакле, мы видим Петра в его поражении, в его предсмертии. Мне кажется, зрители тоскуют по Петру-герою. Им нужен именно герой, властелин, «толпой любимцев окруженный». В игре Раздьяконова есть эта ностальгия по Петру-победителю. И тогда актер входит в форс-мажор, декламирует, кричит... И зал не верит, увы... Когда же Петр шепчет, тихо, сдерживая свои страдания, зал замирает...
Возвращаясь к мифу о детоубийстве и отцеубийстве, хочу напомнить о пушкинском «Скупом рыцаре» – тот же конфликт. «И потекут сокровища мои в дырявые, атласные карманы...»
Нина ШАЛИМОВА, кандидат искусствоведения: Эдипов комплекс?
Татьяна ЗЛОТНИКОВА, доктор искусствоведения: В русской-то истории? На русской-то холодной почве?
М. ВАНЯШОВА: Именно в русской истории. Достоевский гениально написал это в «Братьях Карамазовых», где все сыновья (кроме Алеши) одержимы желанием убить отца... '
Т. ЗЛОТНИКОВА: Имени Дмитрия Мережковского в программке нет. Все претензии к товарищу Горенштейну. Подчеркиваю: к товарищу. Блистательный прозаик, он написал вялую, неумелую пьесу. В ней есть один, близкий Горенштейну, эпизод. Роды Марии Гамильтон и удушение прямо там, пальцем в глотку, новорожденного младенца. Это – Горенштейн. Но в целом перед нами исторические картинки. Картинки не для тех, кто читал Карамзина, Соловьева или Ключевского, а для тех, кто читает в худшем случае «Анжелику», в лучшем – Дюма или Дрюона.
Теперь о жанре. Когда мы говорим «исторический спектакль», мы ставим и себя, и театр в неловкое положение.
Акцент сделан не на драме детоубийцы, а на мелодраме царевича Алексея. Если бы перед нами была драма душителя! Сермяжный гомон, крик, сермяжная пластика профсоюзных собраний. Сидят – кто развалясь, ноги расставив, кто ногу на ногу закинув, грудью к столу, руки замком на столе – как в нынешних тесных кабинетах. Органичен разве что Игорь Баранов – шеф тайной полиции Толстой, он умеет обживать любое пространство. Но само пространство спектакля не выстроено.
Режиссер С. Таюшев не владеет ни пространством, ни психологическими нюансами. Очень многое в спектакле – мимо. Эта приговоренность царевича к клетке... В одном из эпизодов я была поражена пластической легкостью В. Романова (Алексея) – прыг на стол! И о планах спасения России – как Хлестаков в сцене вранья... Впечатление обволакивающей ваты...
В спектакле множество несовпадений – драматурга с материалом, режиссера с русской историей (результат – псевдоисторическое зрелище). Кошмарный клюквенный грим на пытаемом Кикине!..
Евгений ЕРМОЛИН, кандидат искусствоведения: Резюме последней сцены: Петр умер, а страх остался. Это извечное российское состояние. Но этих людей не жаль ни Горенштейну, ни зрителю.
Это даже не мелодрама, а история маленького человека. И вопрос один: чего понесло этого дурака, Алексея, из Европы в Россию – к отцу-палачу? Пытки, пытки, пытки... Дурак ведь, как не дурак! Поехал обратно, в Россию! Вот какая концепция получается...
Т. ЗЛОТНИКОВА: Как тут не вспомнить философа Бердяева с его мыслью о власти пространства над русской душой! И вдруг вместо пространства – хрестоматийный железный занавес в самом прямом смысле слова!..
Н. ШАЛИМОВА: В нашем разговоре возникли слова: русская душа, русская история, русский человек. Это довольно опасная тема, и мне не хотелось бы оказаться в компании «дежурных патриотов», но по тому, как понимает театр в этом спектакле, что такое русская душа, русский характер, конфликт, спектакль вызывает у меня мощное этическое непрятие.
Е. ЕРМОЛИН: Итоговая мысль спектакля – в России жить нельзя, а в Европе там все мирно, никого не убивают, жить можно. А здесь жить нельзя. Россия непредсказуема.
Н. ШАЛИМОВА: Как раз очень предсказуема. Всё повторяется. Мы всё время возвращаемся к одному и тому же мотиву: Россия – пыточная, в Европе жить можно... Это называется не навязывать выводов? Это дешевая заданность. Если пыточная, то кто мы все? Все, здесь живущие, кто мы? Я никого в своей жизни не пытала. А здесь Россия – это пьяная пыточная, в первом акте они непрерывно жрут и пьют, а во втором – сдают, закладывают (даже не предают, это слишком высоко!). Пыточные, пьянки, клетки – это не выводы? Трепаная, дешевая, устаревшая иллюстрация.
Е. ЕРМОЛИН: Но есть и фатальность. Алексей возвращается в Россию, это необъяснимо и фатально. Это христиакское мученичество, идущее от Бориса и Глеба, – самозаклание.
Н. ШАЛИМОВА: Вы вчитываете в спектакль то, чего там нет. Очень многое брошено драматургом, но брошено главным образом и режиссером. Алексей однообразно и длинно боится царя-батюшку в первом акте и столь же однообразно и длинно сдает своих подельников – во втором... Возникает чувство обиды, что недосказали историю.
Т. ЗЛОТНИКОВА: За державу обидно?
Н. ШАЛИМОВА: Про державу чуть позднее. Мылом нас кормят. .Создатель спектакля обязан иметь свою точку зрения! А режиссер идет по линии озвучивания авторского текста. Нет единой концепции, вот и возникает момент обиды за державу.
Но я должна отметить замечательную работу Феликса Раздьяконова. Петр на склоне лет – из последних сил держит в руках все, что он создал... Взамен размашистого, мощного, темпераментного, избыточного и в чем-то архаичного существования на сцене в этой роли он работает мудро, человечески. Петр у него – живой.
К сожалению, Петр не становится центром спектакля. Для режиссера – все главные, нет иерархии событий внутри спектакля... Театр живых картин.
И тем не менее появление в афише такого спектакля – факт сам по себе плодотворный. Зритель задумается не о том, кто и как играл, а будет думать о судьбах России. В Волковском идут поиски своего стиля...
«Золотое кольцо», 1996, 26 марта
Царь, царевич, король, королевич…
Спектакль «Детоубийца», поставленный в театре имени Ф. Г. Волкова по пьесе Фридриха Горенштейна, приближался к концу. Серьезнейшая вещь, историческая драма, а мне вдруг вспомнилась детская считалка: царь, царевич, король, королевич...
Уверяю вас, считалка вспомнилась вовсе не потому, что было скучно или спектакль показался очень затянутым (а он действительно длится достаточно долго – более трех часов). Но в течение всего спектакля я находилась в томительном ожидании – когда же, когда начнется самое главное, глубинное, ради чего, собственно, я и пришла в театр? Ведь «Детоубийца» – это даже не историческая драма, а метаисторическая.
Но вот метаисторизмом в спектакле на сцене театра имени Волкова и не пахло. Суть драмы не только во взаимоотношениях между Петром I и царевичем Алексеем, между отцом и сыном, не только в борьбе за политическую власть и даже не в разных подходах к преобразованию России. Суть во вселенском противоборстве Бога и Дьявола, Христа и Антихриста, разрешающемся в судьбах, поступках и помыслах множества героев пьесы Горенштейна.
В спектакле же на Волковской сцене концепция развития России как противоборства Христа и Антихриста выражена очень слабо, неубедительно. Главные герои Петр I и царевич Алексей, пожалуй, чересчур земные, а временами и просто обыденные. Мне же очень хотелось увидеть многомерные, объемные образы. Но, к сожалению, ожидания не оправдались. Вадим Романов, играющий царевича Алексея, поначалу, на мой взгляд, излишне суетлив, а порой и вовсе напоминает рок-певца, мечущегося по сцене. Того и гляди бросит в зал... воображаемую гитару или микрофон.
Значение царевича Алексея в спектакле вообще несколько принижено. Его рассуждения о вере православной и сохранении истинно русских традиций как бы перечеркиваются неимоверной слабостью, трусостью, лживостью. А ведь в этом человеке в то время многие русские люди видели спасителя России.
Надо сказать, что образ царевича принижен и в самой пьесе Горенштейна. Некоторые сцены из пьесы не попали в спектакль, поэтому части зрителей, не читавших Горенштейна, было непонятно, за что же Петра называли в народе Антихристом. Только ли за любовь его к бесовским действам с шутами и шутихами и только ли за неприятие плутовства монахов, ложных чудес и знамений? Спектакль, разумеется, более динамичен, чем сама пьеса, и право режиссера оставлять какие-то сцены, а что-то убирать, но без некоторых из них смысл происходящего непонятен.
К сожалению, в образе Алексея, в трактовке режиссера Таюшева, очень мало человекобожеского – страдательного и сострадательного, а в образе Петра недостаточно антихристова – активного и эгоистического начал. Народный артист России Феликс Раздьяконов в роли Петра предстает в основном в двух ипостасях – мечущий громы и молнии самодержец и царственно тихий, уставший от преобразований и казней.
Временами Петр становится настолько тих, что приходится напрягать слух, дабы расслышать им изреченное. Группа радикально настроенных молодых зрителей покинула театр в антракте, объяснив свой уход тем, что многие фразы, произнесенные артистами, просто не расслышали и с трудом понимали смысл происходящего на сцене.
Наиболее удачны в драме, на мой взгляд, женские образы, не претендующие на многомерность. Может быть, потому они и получились более выигрышными. Ждешь выхода императрицы Екатерины, которую блестяще сыграла Татьяна Иванова. Умна, хитра, ревнива, коварна, как и подобает императрице.
Мрачные мысли навевает тема детоубийства, достаточно ярко проработанная. Мария Гамильтон убивает младенца, прижитого в блуде с Петром; мертвым рождается младенец, прижитый Афроськой с царевичем Алексеем. Наконец, убит и сам царевич Алексей. Не родился еще в России царь, хранящий веру православную и умеющий проводить нужные реформы. Продолжает повторяться до бесконечности навязчивая считалка: царь, царевич, король, королевич... выходи поскорей, не задерживай добрых и честных людей.
Лариса ФАБРИЧНИКОВА
«Золотое кольцо», 1996, 26 марта